Бурун-Хара. Долина между гор.
Вокзал убогий. Жалкие строенья.
Песок и снег, куда ни бросишь взор,
Да пики скал стоят, как привиденья.
Блестит холодных рельс немая сталь,
Проложенная русскою рукою.
Змея-дорога убегает вдаль,
Сжимая сердце ноющей тоскою.
Безжизненный, пустынный колорит.
Песок и камень, дико все и голо.
Закат огнями яркими горит,
Словно халат богатого монгола.
Чернеют юрт монгольских купола --
Людские муравейники пустыни.
Сверкает льдом близ них Бурун-Хара,
И нет превыше здесь ее святыни.
Все, как и сотни лет тому назад,
Величественно, дико и сурово…
И лишь на сопке отмечает взгляд
То, что для здешнего пейзажа ново.
Печать цивилизации лежит
На голом склоне сопки заснеженной,
И вохра с хмурых вышек сторожит
Склон, проволокой густо оплетенный.
Трещит в монгольских юртах в плошках жир,
А здесь прожекторами шарят зорко…
Что говорить, ведь здесь «культурный мир»,
Но как в нем жить подчас бывает горько.
Здесь жгут прожектора в пять тысяч ватт.
Культурища! На вышках пулеметы.
И произвол невиданный творят
«Культурные» в кавычках идиоты.
И в дикой, полуварварской стране
Та проволока душу проколола.
И бесконечно стыдно, даже мне,
Встречать прямой и честный взгляд монгола.
Бурун-Хара, оазис средь песков.
Но и сюда пригнали, как скотину,
Под стражей автоматов и штыков
И оплели колючей паутиной
Людей с Днепра, Урала и Оки.
Работали и падали в пески,
В бреду метались на холодных нарах…
Но как опишешь этот мир тоски,
И рабства современного кошмары?
Бурун-Хара. Снег, горы и пески,
Заката фантастические краски
И море безысходнейшей тоски.
Такой тоски, что не сказать и в сказке.
1951