На страшном, на грозном. на диком Кану
Судьба человеком играла:
Белов утюгом уходил под вону,
А Рыбка его доставала.
Стремнина Белова несет в перекат,
Он стонет, от страха косея,
А волны беловские пробы дробят
И тащат к брегам Енисея.
По берегу в панике мечется Тайц,
Летает по ветру пушнина,
Биясь головой о гранит вековой,
На камне рыдает Сталина.
Вот скрылся в клокочущей пене Белов,
Он в плаванье шел без жилета!
Не надо искать оправдательных слов.
Взяла его мрачная Лета.
По берегу молча плетется отряд,
Роняя литровые слезы,
И сними становятся в траурный ряд
Осины, рябины, березы.
Что делать? Что делать? Куда нам идти?
Кому сообщить о несчастье?
Нам только бы беловское тело найти,
Хотя бы отдельные части.
«Володя, ты нас не покинешь в беде?
Один ты остался мужчина.
Замены тебе мы не сыщем нигде!» –
В слезах причитает Сталина.
Ушел и нескоро придет вертолет.
В тайге ни тропы, ни дороги.
И Тайц на бессменную вахту встает,
Могучий, как древние боги.
Он смотрит на волны коварной реки,
Что взяли начальника-друга…
Продукты, и лодки, и все рюкзаки
Забыты давно от испуга.
У них не осталось теперь ничего:
Ни хлеба, ни круп, и ни водки.
Ограблены Каном они наголо,
О камни изодраны лодки.
Одни лишь секретные карты в чехле
На берег доставила Рыбка.
И вот на ее изможденном челе
Бессмысленно бродит улыбка.
«Мы выйдем! Мы тело Белова найдем,
Не будь я инспектор спецчасти!
Мы будем искать его ночью и днем,
И все ж улыбнется нам счастье!»
Десятые сутки идет напролом
Отряд вдоль проклятого Кана.
И ночью холодной, и ветреным днем,
И в клочьях сырого тумана.
Отряд изнурен изуверским постом,
Лохмотья висят повсеместно.
И Тайц прикрывает секретным листом
От гнуса библейское место.
Безжалостный рок их совсем подкосил,
Судьба беспощадна к ним слишком.
Ни воли у них не осталось, ни сил.
Так дюбнуться можно умишком.
«Судьба, награди нас за наши труды!» --
Молитвенно Рыбка запела.
И тут на камнях средь кипящей воды
Увидела бледное тело.
Был труп перекатом до нитки раздет,
О камни все тело избито,
Но в левой руке он сжимал партбилет,
А в правой – кусок сиенита.
Так вот он начальник, так вот наш Белов!
Под вопли девичьих истерик
Тайц в воду кипящую входит без слов
И тело выносит на берег.
Склонились в молчанье они вкруг него,
Колеблясь, как бледные тени.
Не в силах промолвить уже ничего,
Упали пред ним на колени.
Прощай же навеки, отважный боец,
Свой труд посвятивший отчизне!
Но пенной струей тут обдал их мертвец,
Явивши тем признаки жизни.
Он вспомнил и Бога, и черта, и мать,
Пожал он сотрудникам руки.
Нет, смерти так просто героя не взять,
Еще он послужит науке!
«Довольно эмоций! За дело, друзья,
Должны мы закончить маршруты.
В беде распускаться и плакать нельзя.
Вперед, не теряя минуты!».
И первым Белов к обнаженью шагнул,
Мотив затянувши веселый,
Забыв, что он только что в Кане тонул,
Забыв, что он босый и голый.
Он внутренним светом каким-то сиял,
Лицо озаряла улыбка.
И верный отряд вслед за ним зашагал:
Володя, Сталина и Рыбка.
Продолжение следует.