Романтик – автор, который читал английскую литературу, вкушал опиум и пользовался покровительством патриотических шлюх
В другом месте я уже проявлял интерес к таинственной сфере обмена благами, которые не являются товарами. Здесь речь идет не об обмене стоимости на стоимость, а об обмене потребительной стоимости на потребительную стоимость. Если это вообще экономика. Но это особая экономика, например экономика мифологии.
Весьма известны случаи, которые можно объединить в категорию «Приданое принцессы». Тому, кто убьет дракона, король обещает свою дочь и свое королевство в придачу. Того, кто выходит на бой с драконом, никогда не спрашивают, какого он рода-племени. Часто даже имя его неизвестно.
Что касается принцессы, то никто не упоминает о ее красоте. Все принцессы считаются красавицами, и герой, готовый померяться силой с драконом, справится с любой принцессой.
Ритуальная отвага обменивается на королевскую кровь. Обменивается нечто неповторимое, то есть не подлежащее обмену. Обе части контракта, я бы сказал, “бесценны”. Во всяком случае, они неоценимы.
Царь Соломон имел тысячу жен. Интересно, попадает ли это еще в область мифа или в еще более древнюю биологическую страту, для которой принят термин “гарем альфа-самца”. У многих представителей животного царства половое удовольствие доступно лишь героям, например, у морских слонов.
Я хочу сказать, что герои и девы друг друга стоят.
Зоологически или мифически, сюжеты о том, что красивые достаются
знаменитым, очень глубоко укоренены, и многие их них отнюдь не
травмируют наш вкус.
Некоторую досаду вызывает ситуация, когда пользование бабами регулируют власти, определяя вознаграждение военных, подчиненных властям. Тут уж речи нет ни о каких мифических трудах. Обменивается простой военный труд на простой труд совокупления. Я полагаю, что на этой экономической границе между миром саги и буржуазным миром, лежат размышления Тиртея, Платона и Яна -- вдохновителя спортивного воспитания немецкой молодежи.
Любопытно, что лирический жанр, возможно, берет начало в воинственных элегиях спартанца Тиртея. Говорят, он был хромым учителем гимнастики, и на его лире звучала только одна струна: лишь павший на поле битвы достоин славы. Герои его стихотворений, как правило, мертвые герои. “Но если вырвется воин из пасти смерти ужасной (lдля одного выжившего солдата он делает исключение), всеми он будет почтен и радости все испытает”. Какие радости? “При жизни одарят его мужи своим восхищеньем, и домогаться его женщины будут толпой”.
Согласно Тиртею, воинственность и отвага сделают выжившего героя петухом в спартанском курятнике.
Следуя в этом деле за Тиртеем, уже Платон был вынужден отказаться от понятия пристойности, Он требует, чтобы не только юноши, но и девушки занимались гимнастикой в обнаженном виде, а женщины высших сословий объединились в союз. Чтобы не ставить вопроса о разврате, он не ставит больше вопроса о приличии. И тут уж он пускается во все тяжкие. “А если воин отличился в походе, превзойдя прочих,-- заставляет он мудрствовать своего Сократа, -- должен ли он целовать любого и позволять любому целовать себя? “ И слушатели немедленно вводят закон, что “во время похода никто, кого воин желает поцеловать, не имеет права ему отказать”.
Любого? Никто? – Ну да, Платон не делает избыточного различия между полами. Его Сократ, ссылаясь на авторитет из авторитетов – Гомера, утверждает, что “правильно и похвально привлекать старательных юношей к такого рода почестям. Ибо Гомер говорит, что Аякс, отличившийся в бою, был награжден “длинным вертелом”, явно потому, что для полного сил юного смельчака это было естественной честью.
“Длинный вертел”, упомянутый в этом месте седьмой песни «Илиады», толкуется некоторыми комментаторами как жареный бык. Но я трактую это место «Илиады» не столь однозночно. “Женщины, -- резюмирует Фридрих Людвиг Ян, -- повторяют то же самое в наши дни, пусть не дословно, но явно благосклонно. Тот, кто является во всеоружии, сразу приходится им по нраву”.
Когда группы героев сексуально поощряются девицами, выдаваемыми в награду, и женщинами, вручаемыми в знак отличия, это называется групповухой.
Таковы вводные сведения и экономическое обоснование. Поговорим о почестях, которые прекрасный пол оказывал победителям романтической школы. При этом мы не имеем в виду тех женщин, которые выходили замуж за одного романтика, а потом разводились и выходили замуж за другого. Если это и не было правилом, то отнюдь не было исключением.
В такие многократные романтические браки вступала, например, госпожа Каролина Бёмер, которая сначала взяла в мужья Августа Вильгельма Шлегеля, а потом Фридриха Вильгельма Шеллинга. Или госпожа Элиза фон Алефельдт, которая сначала стала супругой майора Людвига Адольфа Вильгельма фон Лютцов, а затем госпожой Карл Лебрехт Иммерманн. Но кто такой Иммерманн? Ведь каждый сочинил хоть какую-то мелочь, достойную упоминания на мемориальной доске родительского дома. Фридрих Фуке написал «Ундину», Генрих Клаурен – «Мимили», а Эмануэль Гейбель -- «Наступил месяц май». А Иммерманн? Чем он, черт побери, отметился в литературе? Мы бы его вообще не заметили, если бы не Гейне, который некоторое время поддерживал с ним отношения. Да вот еще фрау Лютцов вышла замуж за Иммерманна. Пожалуй, здесь можно упомянуть еще госпожу Козиму д’Aгуль, которая стала женой капельмейстера Ганса фон Бюлова, а затем супругой композитора Рихарда Вагнера.
В поведении вышеназванных дам нет ничего вызывающего, хотя другие поэтические течения не изобилуют столькими примерами повторных браков. Но оно приводит на память фрагмент Шлегеля о прогрессивной универсальной поэзии: “Романтическая универсальная поэзия желает и должна сделать поэтичной жизнь и общество”. Можно было бы описать тип супруги, соответствующий разным литературным направлениям, но это не входит в мою задачу. Во всяком случае, типологию романтической супруги можно определить кратко и исчерпывающе. Романтическая супруга читала произведения своего супруга и часто его меняла.
Ниже речь пойдет о двух дамах, каковые предоставили себя в распоряжение мужчинам романтического направления для внебрачного полового общения. Они это делали довольно бесплатно, причем в слове “довольно” таятся некоторые финансовые угрозы. И эти угрозы романтические дамы, в отличие от продажных баб, иногда осуществляли на деле много лет спустя. Назовем имена:
Иоганна Мозерби и Паулина Визель.
В 1806 году Пруссия проиграла войну с Наполеоном и с той поры распалась на две части, оккупированную и не оккупированную. Обе части имели свои столицы. Столицей оккупированной Пруссии был Берлин, столицей не оккупированной был Кёнигсберг. Здесь жил король, собирая вокруг себя своих приверженцев. Политический центр Кёнигсберг эротически представляет Иоганна Мозерби, политический центр Берлин эротически представляет Паулина Визель. Своеобразие обеих заключается в том, что каждая из них представляет свою столицу целиком и полностью.
Паулина Визель, в отличие от всех других романтичных дам, была красавицей. Те, кто ее знал, не скупились на комплименты ее красоте и телосложению. Видимо, ее обаяние было неотразимым, а именно, чисто берлинским. Вряд ли стоит приписывать тип внешности месту происхождения. Нельзя сказать, что люди в определенном месте непременно выглядят так-то и так-то. Но можно сказать, что определенный тип внешности легче всего встретить в таком-то месте. Я бы не рискнул столь решительно судить о красоте Паулине Визель, если бы не свидетельство Рахели Левин: “Для меня она – самая суть Берлина! Я даже утверждаю, что постичь ее может только истинный берлинец из плоти и крови”. Нам также известно, как Паулина выражалась. Вместо “ничего” она говорила “ничо”, ведь так она и писала.
Если Паулина Визель была берлинского разлива, то Иоганна Мозерби -- восточно-прусского: маленькая, непоседливая, черноволосая, курносая толстушка с круглыми глазками-пуговками. Ее любовник Вильгельм фон Гумбольдт пишет о ней своей супруге Каролине: “Эта докторша Мозерби, очень добрая и умная, cовсем не хороша собой, собственно говоря, уродлива”.
Что ж, всякий хоть немного вменяемый изменник-муж станет уверять жену, что ее соперница – невзрачна и некрасива. Но и Карл Август фон Фарнхаген называет ее толстой коротышкой и, подобно Гумбольдту, замечает, что черты ее лица “скорее уродливы, чем красивы”. Ее последний супруг врач Диффенбах, представляя ее своим родственникам, трогательно признавался: “Моя жена немолода, некрасива, небогата; но тем легче вы поверите, что я ее люблю”.
Годам к тридцати пяти и Паулина Визель растолстела. Таков был, видимо, удел женщин в эпоху бидермайера, и ей все труднее стало торговать собой.
Супругом и сутенером Паулины Визель был рантье и прусский военный советник Кристиан Вильгельм Андреас Визель. Сдавая свою супругу в аренду господам-офицерам, он извлекал отнюдь не только денежную выгоду. Этот загадочный субъект вскоре ускользнул от нее и скрылся в неизвестном направлении. В ее письмах часто повторяется вопрос: “Визель еще жив?” Она упрекала его за то, что он слинял с ее “интересами”. “Интересы” -- это ее проценты с его доходов. Паулине даже в преклонном возрасте удавалось обирать своих прежних сожителей. Она не разыскала только Визеля. Я тоже его не разыскал. Он был дружен с Адамом Мюллером, а больше ничего выяснить мне не удалось.
Супруг Иоганны Мозерби, доктор Вильям Мозерби, не был сутенером. И решительно не был романтиком. Он ввел в Кенигсберге прививку от коровьей оспы. Он был беженцем из дома и семьи. Будучи превосходным медиком, философом и филантропом, он делал все, чтобы избавить себя от сентиментальной болтовни Иоганны. Можно сказать, что он использовал свои крупные заработки, чтобы по вечерам не приходить домой. Он не знал и не желал знать, когда она спала со своими знакомыми. Когда она вынуждала его узнавать об этом, он притворялся оскорбленным.
В каком-то смысле они оба, Визель и Мозерби, были добровольными рогоносцами. Разница между ними состояла в том, что Мозерби был глубоко равнодушен к половой жизни своей ненасытной женушки, чем меньше он о ней знал, тем лучше. А Визель руководил изменами Паулины, извлекая из них прямую выгоду.
У Паулины и Иоганны было то общее, что обе имели подруг в высших партийных кругах.
Со стороны Иоганны Мозерби мы находим госпожу фон Баркли, с которой она некоторое время делила патриотического певца Макса фон Шенкендорфа, и госпожу Элизу фон Алефельдт, будущую Лютцов. Всей этой клике покровительствовала всесильная Барбара Юлиана фон Крюденер. Крюденер провела свои лучшие годы в Париже и Лозанне, где демонстрировала эмигрантам танец с шалью. Позже она увлеклась мистицизмом и общалась с мадам де Сталь и королевой Луизой. Кокотки Директории, когда они обращались к религии или опрощались, становились ужасными,. “Женщина, впавшая в мистицизм, -- упоминает о ней барон фом Штейн. – верит, что находится в непосредственной связи с божеством”. Мы все помним, что во время Венского конгресса ей удалось стать Распутиным царя Александра. И она, возможно, изобрела выражение “Священный Союз”.
Можно проследить, что Крюденер, издали и вблизи, держала в поле зрения карьеру Мозерби.
Со стороны Паулины Визель мы встречаем ее единственную подругу, Рахель Фридерику Левин, известную под именем ее более позднего мужа как Рахель Фарнхаген. Длившиеся всю жизнь отношения Паулины и Рахель лишь на первый взгляд ставят в тупик, на самом деле они объясняются самым банальным образом. Рахель – уродливая наперсница блестящей куртизанки. Та терпит ее рядом с собой, а Рахель радуется, что на нее падает немного пресловутого блеска.
Они принадлежали к одному социальному слою -- к состоятельной берлинской буржуазии. Сословное равенство позволяло приглашать в гости и принимать друг друга. Но в обоих случаях имелись препятствия к общению. Отец Рахели преуспевал в ювелирном деле и был богат, но у Рахели была неподходящая религия. А банкирская дочка Паулина уже в пятнадцать лет лишилась девственности. Рашель, стремясь сгладить свою ущербность, прилагала значительно больше усилий, чем Паулина, у которой напрочь отсутствовало чувство приличия. Рахель была еврейкой и вряд ли хороша собой, но возмещала эти недостатки за счет самоуверенности и красноречия. И эти ее качества производили чарующее впечатление на красавицу Паулину.
Рахель безудержно стремилась к светскому успеху, а высший успех достижим лишь в центре антисемитских кругов. Рахель добивалась успеха у антисемитов. Следовательно, она стала антисемиткой. И вот уже принц Луи Фердинанд называет ее “левиточкой”, Фридрих Гентц “еврейской креатурой”, а Вильгельм Гумбольдт “высокомерной жидовкой”. Дружба Паулины и Рахель завязалась однажды в детстве. И продолжалась в виде переписки. В записках девушки мечтали о том, что хорошо бы встретиться как-нибудь в ближайшее время. Личных встреч детская дружба не выдержала бы. И она их не выдержала, когда они еще раз встретились, будучи пожилыми дамами.
Очевидно, что романтическая партия, благодаря благосклонному участию и продуманному руководству главы мистической секты фрау Крюденер и интеллектуалки полусвета Левин поднимала на определенный уровень эротическую разнузданность Паулины Визель и Иоганны Мозерби. Романтическая партия умела ценить то, чем занимались эти женщины, одна в Берлине, другая в Кенигсберге. Эта партия руководила ими на их патриотическом пути через отечественные постели.
Паулина Визель, урожденная Паулина Сезар, родилась в 1778 году. Она происходила из семьи гугенотов и была крещена в Берлинском Соборе. Ее отец Карл Филипп Сезар, был директором Королевского банка в Берлине. К несчастью, он рано умер. На попечении его вдовы осталось несколько дочерей. В салоне этих дам толпились господа, которые вскоре стали являться туда и ради младшей дочери. Очень скоро они стали являться только ради младшей дочери. Тщеславный шведский дипломат Карл Густав фон Брикман. светский лев, который познакомил Фридриха Шлейермахера с Фридрихом Шлегелем и вел обширную переписку с Фридрихом Гентцем, принял горячее участие в судьбе очаровательной девочки. Сам он был слабоват в коленках, но научил ее тому, что знал. Эта связь продолжалась до конца ее жизни.
Очень скоро знакомства Паулины стали менее легкомысленными. Ее первым и самым важным любовником был майнцский архиепископ и дипломат Хуго граф Харцфельд. Позже в игру вмешался Павел Андреевич Шувалов, адъютант Александра I.
Стоит назвать и другие имена: Фридрих Гентц, о ком читателю этого сочинения нужно сообщить, что он очень недурно по форме перевел на немецкий язык готическое эссе Берка; Карл фон Ностиц, адъютант Луи Фердинанда, и прусский дипломат Петер Ру. Вильгельм Гумбольдт был слабак, а Александр Гумбольдт – гомосексуалист, но и эти братья присутствуют в списке. Видимо, Паулина Визель, как и большинство проституток, предпочитала таких клиентов, которые требовали от нее как можно меньше телесных доказательств благосклонности. Или даже вообще их не требовали. Мы намекаем, кроме Бринкмана, в частности, на Гентца.
О принце Луи Фердинанде я еще скажу отдельно.
Поначалу обаяние Паулины и романтический дух времени помогали ей удерживать ее социальный статус. Долгие годы ее считали оригинальной, а не падшей женщиной.
Биография Паулины вкратце такова. С 1793 по 1803 год ее мужчинами были дипломаты и военные антифранцузского альянса: пруссаки, австрийцы, русские. С 1804 по 1806 год она принадлежит Луи Фердинанду. С момента его смерти и поражения Пруссии под Иеной у нее заканчиваются деньги, и она уже не процветает. В 1807 и 1808 годах она идет по рукам оккупационной армии. С 1808 года она пытается обосноваться в Париже, где подстерегает старых берлинских друзей, оказавшихся проездом во Франции, и выклянчивает подачки у своей матери. Она была слишком крепкой, чтобы стать совсем уж несчастной, но вечно горевала о своих “интересах”, невыплаченных ей Визелем. 1811 год она проводит в Италии в роли компаньонки богатых путешественников. С 18016 года она удовлетворяется тем, что находит себе нескольких скромных французских мужей.
Большой любовью или большим гешефтом Паулины был Луи Фердинанд. Ведь Паулина была женщиной отнюдь не любвеобильной, а деловой. Ее переписка с принцем, как раз потому, что напоминает любовную, показывает, как хладнокровно Визель изображает глупенькую шлюшку. Ее ремесло – каприз, плохое и хорошее настроение. Она мучает этого человека. Она уверяет его в нежной преданности, чтобы снова отречься от своих уверений. Она требует денег. Она ничего не чувствует. Она держит этого Луи за горло, как какого-нибудь неопытного Руэ. Наша героиня -- настоящая профессионалка, слишком прожженная даже для содержанки.
Накануне битвы под Иеной принц испытывал немалые затруднения. Кроме Паулины Визель, он содержал еще одну любовницу, деревенскую девушку по имени Генриетта Фромм из имения Шрике под Магдебургом, и ему показалось уместным познакомить своих возлюбленных друг с дружкой. Они покорились его воле, и тут уж ему совсем пришлось туго. Он затевал государственный переворот против своего короля Фридриха Вильгельма III, внука своего дяди, намереваясь сбросить его с трона с помощью Штейна, Шарнхорста, Рюхеля, Гентца, Радзивилла и другого внука своего дяди, принца Вильгельма. На бивуаке. где он стоял в 1806 году, его мучила невыносимая зубная боль, и он писал Паулине жалостные письма. Ведь он испытывал к своим сожительницам что-то вроде искреннего чувства. С мужчинами так бывает.
Например, он писал: “Однако же, хотел бы я объяснить себе вот что: стоит мне получить от тебя письмо, коего я жду с таким нетерпением, как на меня нападает волнение и неописуемый страх! И все же я верю в твою любовь, в моей груди не возникает ни малейшего сомнения”.
А нежная возлюбленная отвечает: “Пришли денех, у меня нет ни су, и я в долгах Всем на свети”.
Вы уже давно спрашиваете себя и меня, что же такого романтического было в окружении Паулины Визель? Луи Фердинанд бренчал на пианино и умел сочинять романтическую камерную музыку. Но не это делает его выдающимся представителем романтизма. А то, что он хотел свергнуть Фридриха Вильгельма III. Романтизм – это партия, которое хочет свергнуть Фридриха Вильгельма III . И как таковая она изображена в драме Клейста «Принц фон Гомбург».
Круги, в которых вращается Визель, -- это государственные сановники, военные чины, немецко-русская дипломатия, фанатичная богема, фронда как сцена. И отнюдь не служенье муз делает эту сцену романтичной. В политическом романтизме (а это и есть твердое ядро литературного течения и самого понятия) Паулина Визель действует как невеста заговорщиков.
Здесь уместно сделать лирическое отступление о подруге Паулины, упомянутой выше Рашели Левин. Эта еврейская девушка в 1814 году приняла христианскую веру, и ей удалось затащить под венец одного из своих любовников, прусского дипломата Карла Августа Фарнхагена фон Энзе. Фарнхаген был учеником Шлегеля, Фихте и Шлейермахера, и, тем не менее, адъютантом генерала австрийско-российского партизанского корпуса пресловутого Фридриха Карла фон Теттенборна из Бадена, о ком он сочинял исторические труды. Но мало кому известно, что еще до брака с Фарнхагеном Рахель пыталась преуспеть в качестве обозной шлюхи. Она была достаточно осторожна, чтобы называть двоих своих ухажеров женихами, и достаточно неосторожна, чтобы возлагать на них матримониальные надежды.
Какие имена по сей день звучат в Пруссии как самые презираемые имена юнкерского захолустья? Фон дер Марвиц и Финк фон Финкенштейн. Любовниками Рахели Левин были Александр фон дер Марвиц, сын Фридриха Августа Людвига фон дер Марвица и Карл фон Финкенштейн, брат Фридриха Людвига Карла фон Финкенштейна. «Этот изменник Финкенштейн», -- жаловалась на него Рахель 20. 04. 1811 года. И продолжала, ничтоже сумняшеся, бороться с Наполеоном за прусскую офицерскую романтику. Так уж была устроена ее духовность, на которую уповают многие и в наши дни.
Иоганна Мозерби, урожденная Иоганна Шарлотта Тильхельм, родилась в 1783 году в Кенигсберге, в семье ремесленника. В 1806 году там же вышла замуж за врача Уильяма Мозерби. В 1807 году у четы Мозерби родился сын, в 1808 году – второй. Звездный час Иоганны пробил тогда, когда в ее далекую провинцию, как десант неких инопланетян, переместился прусский двор. В тот момент, когда Паулина осталась без клиентов, их приобрела Иоганна Мозерби. В 1809 году Вильгельм фон Гумбольдт, которому заговорщики прочили должность государственного секретаря по делам культа, проездом посетил Кенигсберг, где проводил время, свободное от государственных обязанностей, в обществе этой озабоченной домашней хозяйки. Началось дело в апреле, а закончилось в декабре. Гумбольдт уехал, и влюбленные вступили в длительную переписку. Письма Гумбольдта философичны, они трактуют о спокойствии души и неизбежности разлуки. Еще больше, чем философия, его страховало то обстоятельство, что он был женат.
Эрнст Мориц Арндт уехал из России около 1813 года. Их страстная любовь продолжалась шесть недель.
Итак, сценой Иоганны были политики, которые проезжали через Кенигсберг. В те годы в Кенигсберге перебывало множество народу. Любой приверженец короля и любой заговорщик рано или поздно планировал съездить в Кенигсберг. Гумбольдт или Арндт по праву считаются романтиками, но отнюдь не потому, что они от случая к случаю интересовались вопросами духа, а потому, что они, как и господа, водившие знакомство с Паулиной Визель, были дипломатами. Гумбольдт пытался прощупать королевский кабинет министров, где ему не слишком доверяли. Арндт как личный секретарь барона фом Штейна возглавлял генштаб политического романтизма.
Переписка с Арндтом и Гумбольдтом требовала мер предосторожности. Гумбольдт посылал свои письма Иоганне через одного старого военного советника, снимавшего жилье в доме Мозерби. Иоганна посылала свои письма Арндту через книжного торговца Георга Реймера, которого мы не без оснований выше уже назвали агентом. Письма Иоганны Арндту были частыми и страстными, а старый холостяк Арндт отвечал редко и сдержанно. Затем Иоганна нанесла удар. Она заявилась к Арндту с визитом.[…]
Она была способна проехать вдоль и поперек всю Германию, чтобы настичь интересующего ее мужчину и потребовать, чтобы он на ней женился.
Ее подруга Баркли и ее друг Шенкендорф, сопровождая в Баден фрау Крюденер, остановились в одном доме в Карлсруэ. Под тем предлогом, что она хочет увидеться со всеми, Иоганна Мозерби в мае 1814 года покинула Восточную Пруссию, но свернула во Франкфурт, где Арндт работал на администрацию Штейна. Арндту удалось поселить ее за пределами Франкфурта, в Рёдельхейме. Они виделись, но не часто. Арндту пришлось обменяться несколькими неприятными письмами с доктором Мозерби, в коих он изображал себя человеком чести и отказывался от такой супруги такого супруга. После чего Иоганна сдала позиции и вернулась в Кенигсберг.
В 1822 году Вильям Мозерби развелся с Иоганной. Она вышла замуж за жителя Кенигсберга доктора Иоганна Фридриха Диффенбаха. В 1819 году он обратил на себя внимание как народный трибун, а впрочем, был уважаемым врачом и основоположником пластической хирургии. Позже в Берлине он стал лечащим врачом Каролины Гумбольдт, так что супружеские пары Гумбольдт и Диффенбах завязали знакомство, то ли припомнив, то ли забыв ошибки молодости Вильгельма и Иоганны. […] Мы не знаем, каким образом Иоганне снова и снова удавалось выбирать среди медиков самых значительных ученых. Похоже, у нее был чисто женский нюх на профессиональную компетентность мужчин.
Когда Диффенбах бросил Иоганну, она сошлась с графиней Элизой Алефельдт-Лютцов-Иммерманн, которую к тому времени бросил Иммерманн. Дамы поселились в одной квартире неподалеку от Ботанического сада в Берлине. Они вели общий салон и продолжали поощрять романтизм, хотя и менее самозабвенно, как бы в стиле бабьего лета.
Вот и вся история Паулины Визель и Иоганны Мозерби. Стоит сделать еще лишь одно замечание.
Иоганна Мозерби не была исключением, когда в1814 году путешествовала по немецкому юго-западу, чтобы встретиться там со своими подругами Баркли и Крюденер и своим любовником Арндтом. Паулина Визель тоже жила в Париже и почти всегда оказывалась в центре событий. Ее подруга Рашель со своим Фарнхагеном имела резиденцию в Карлсруэ, и большинство ее любовников курсировали между Парижем и различными резиденциями прусского правительства. Это скопление старых знакомых на совершенно новой сцене не было случайным.
Дело в том, что в начале 1814 года Пруссия (после не оккупированного Кенигсберга и побывавшего в оккупации Берлина) образовала третий патриотический центр: оккупированный Пруссией Франкфурт-на-Майне., где теперь находилась столица и “Центральное правительство” завоеванного в 1813 году Рейнского союза. Если после 1806 года романтическое переселение народов шло из Берлина в Кенигсберг, Петербург и Прагу, то теперь поток отхлынул на юго-запад. Пруссия наводнила свои новые земли.
В те годы там ошивался чуть ли не каждый патриот. Там сидели барон фом Штейн, его военные корреспонденты, его романтики и его шпионы. Все они в той или иной форме получают поощрения повышения по службе. Противно смотреть, как высоко все они вдруг взобрались.
Фридрих Карл фон Теттенборн, этот гамбургский вор, осуществляет во Франции военную координацию держав-победительниц. Он закатывает пиры и оказывает любезности хорошо ему знакомым дамам. Главный англо-российский агент Карл Юстус Грунер бежит из тюрьмы в венгерской крепости Петервардейн и присоединяется к прусской администрации в герцогстве Берг Позже он становится губернатором целой провинции Средний Рейн […]
Паулина Визель пишет Рахели о Шувалове: “Я люблю месть, а Он, искуситель, тогда ишо меня обмишурил, а нынче я желаю получить с него мои денешки. Пусть платит, и никакой царь его от етого не спасет”. (Париж, 18. 09. 1815).
Рашель пишет Паулине Визель: “Часто вижу Шлегеля. Его не узнать, так он растолстел” (Франкфурт-а Майне, 15. 12. 1815).
Все со всеми встречались, флиртовали и пикировались.
Даже Гете в 1814 и 1815 годах появляется в окрестностях Франкфурта, правда, как гость своего старинного друга и брата по масонской ложе Иоганна Якоба Виллемера. Главы обеих партий – классической и романтической -- примиряются настолько, что выдерживают совместное путешествие в одной карете, не вцепляясь друг другу в горло. В такие времена, как наши, им вручили бы Нобелевскую премию мира. Это похоже на финал оперетты. Все исполнители мирятся друг с другом и устремляются к рампе.