Криптия

Романтик – автор, который читал английскую литературу, вкушал опиум, пользовался услугами патриотических шлюх и служил под командой Карла Юстуса Грунера

Для ясности: криптия – это тайная полиция древней Спарты. Ее задачей было устранение опасных рабов-илотов.
Начнем с того, с чего я собирался начать. 21 ноября 1811 года в Берлине застрелился поэт Генрих Клейст. Но прежде он застрелил свою знакомую -- супругу одного из завсегдатаев загородного трактира, членов немецкого христианского кружка. Не хотелось бы навлекать на себя возмущение читателей, обижая госпожу Генриетту Фогель, но, в конечном счете, она была никем иным как полковой
шлюхой. Многие исследователи творчества Клейста задавали вопрос о причинах его самоубийства и предлагали ответы, столь же многочисленные, сколь и трогательные. Истинная причина выяснилась в 1990 году и заключается вот в чем.
Клейст писал свои сочинения для английской секретной службы. Его командир, Карл Юстус Грунер, внушил писателю, что он работает на английскую военную разведку с одобрения главы прусского правительства, князя Августа фон Гарденберга. Когда выяснилось, что канцлер не только ни о чем не подозревает, но полностью стоит на стороне противной партии, обманутый Клейст понял, что с точки зрения карьеры все его сочинения были напрасны. Его предприятие потерпело крах, у него больше не было никакой перспективы добывать средства к существованию, ему оставалась только пуля в лоб. И он покончил с Пруссией и с собой.
Доказательствами этой версии событий мы обязаны ученому, коперниканского, как я считаю, масштаба – профессору Отто В. Джонстону из университета Флориды. Нужно признать, что о причинах финальной поездки Клейста за город ходили тысячи предположений. Казалось бы, все должны благодарить профессора Джонстона за успешное завершение дела Клейста. Ничего подобного. Открытие Джонстона нашло в Германии столь же мало одобрения, сколь открытие Коперника в Ватикане. И пусть профессор Джонсон не обольщается, услышав мой комплимент. Коперниканским у нас называют открытие, которому для признания требуется не меньше двухсот лет.
До Отто В. Джонстона никто не выводил стили искусства непосредственно из приказов секретных служб, и никакой иной метод не атакует литературоведение столь сенсационными и убедительными результатами. Но и у Джонстона были предшественники в клейстоведении. Напомню имена. Это Рейнгольд Штейг и Август Фурнье. Опираясь на их прозрения, ему удалось привнести в эстетику причинно-следственные обоснования. По Джонстону, движения в искусстве ориентируются на циркуляры известных кабинетов. “Суть поэзии” часто определяется указанием того или иного начальника департамента.
До Джонстона мы привыкли выводить стиль как надстроечное явление из производственных отношений, что было невозможным без промежуточного включения длинных передаточных цепей. В отличие от этого классического процесса метод Джонстона часто действует довольно неуклюже. Казалось бы, его объяснения не дотягивают до уровня исторического материализма.
Но это не так, если иметь в виду, что формула Джонстона работает исключительно для двух отрезков истории, а именно тех, когда эпохальное противоречие имеет идейную, духовную, интеллектуальную lсоставляющую. Тогда и формы борьбы становятся интеллектуальными. Идеологическая диверсия имеет смысл только в идеологических войнах, где все определяют мнения воюющих, так как с обеих сторон это одновременно и потенциальные гражданские войны. Упомянутые два отрезка истории расположены в сферах влияния обеих великих революций – французской и русской. В такие времена шпионаж обретает философское и эстетическое красноречие. Кстати. «Принц фон Гомбург», -- пьеса, погубившая Клейста, -- самая контрреволюционная, но наверняка не самая худшая из его пьес.
Во все другие эпохи формирование искусства подчиняется тем же закономерностям, что и прежде.
Говоря просто и предметно: революционную литературу эпохи французской революции во всей Европе поощряла французская тайная полиция, контрреволюционную литературу – английская контрразведка. Социалистическую литературу современности курировал (или заказывал) КГБ. […] Империалистическую литературу заграбастало ЦРУ. В наше время ЦРУ поощряет мировой регресс, как это делала британская Secret Service около 1800 года. Ведь современная ставка США на мировой регресс – это просто продолжение английской политики начала XIX века.

Я собираюсь описать немецких романтиков как агентов влияния английского правительства. Я мог бы начать с их шефа -- господина Грунера, но сделаю это позже и пойду окольным путем. Поскольку литература, написанная по заказу военной разведки, – это состав преступления и нашего века, упоминание о ней сильно задевает чувствительность разведывательных служб. Слово шпион воспринимается ими почти как упрек. Романы и фильмы о шпионах считаются безнравственными и эстетически слабыми, хотя ни для первого, ни для второго обвинения нет убедительной причины. Я намерен показать, что упрекаю романтизм отнюдь не за то, что он был оплачен. Произведению искусства, если оно прекрасно, это не вредит. Французские службы работали точно так же, как британские, и дабы вы не отказали мне в доверии, я с величайшей обстоятельностью начну с описания французских дел.
Я хотел бы разъяснить, за что Гете и Виланд получили от Наполеона крест Почетного легиона.

Если вы хотите понять, что означает орден, которым вас награждают, не ломайте голову, просто оглянитесь и посмотрите, кто, кроме вас, получил ту же награду. Одному моему знакомому некий университет предложил профессорское звание. Мой знакомый приехал туда, встретил еще две тысячи приглашенных и понял, что профессура в этом университете – невелика честь. […]
Всему свету известно, что после победы Наполеона над Пруссией, а значит и Веймаром, на съезде князей в Эрфурте Гете и Виланд были награждены высшим французским орденом. Но в заключительном бюллетене Эрфуртского съезда (14.10. 1808), кроме Гете и Виланда, фигурируют еще два свежеиспеченных кавалера ордена Почетного легиона: “Штарк, врач Главного штаба в Иене, и Фогель, бургомистр Иены”.
Эти имена заметно снижают планку наших ожиданий. Выходит, что, Наполеон, беседуя в Эрфурте с Гете, вряд ли имел в виду встречу на высшем уровне германского и французского духа.
Кем был Штарк и кем был Фогель? Никто о них не упоминает. Ни в одном справочнике нет их имен. Однако, господин Андре Тиле, историк из Майнца, пришел мне на помощь, указав на необычный источник: Zeitschrift des Vereins für thüringische Geschichte und Altertumskunde. Neue Folge, Siebzehnter Band. Der ganzen Folge fünfundzwanzigster Band. Die Kriegslisten der Stadt Jena in den Jahren 1806 und 1807. Aktenmäßige Mitteilungen von Dr. Ernst Devrient, Jena 1907” ( Журнал Союза любителей тюрингской истории и древностей. Новая серия. Семнадцатый том. Двадцать пятый том всей серии. Военные обременения города Иены в 1806-1807 годах. Архивные документы. Опубликовал д-р Эрнст Девриент, Иена 1907). Здесь мы находим и Штарка, и Фогеля.
Глубокий старик Иоганн Христиан Штарк старший – тайный советник, профессор, доктор, хирург. Георг Вильгельм Фогель -- камер-советник, бургомистр Иены. Они были просто подданными веймарского герцога, которые после битвы под Иеной проявили участие к раненым французским и саксонским офицерам. Они организовали лазарет и работали в нем, Штарк медицинским директором, Фогель административным директором.

В этом деле нет никакого политического подтекста. Наполеон наградил людей, спасших жизнь некоторым его воинам. Немного удивительно, что императоры могут быть благодарными; это такая же приятная неожиданность, как и то, что французская армия, пусть на несколько лет позже, чем обещала, возместила военные поборы и конфискации,
А за что Наполеон был благодарен Гете и Виланду?
Наполеон был страшно зол на Карла Августа и близок к тому, чтобы сместить его и стереть с карты все его герцогство. Никого из веймарских сановников Наполеон не наградил, а герцог был награжден уже тем, что его не повесили. Так что ордена, врученные Гете и Виланду, не были простой вежливостью, пустой дипломатической формальностью. Когда мы выяснили, кем были для Наполеона Штарк и Фогель, оказалось, что мы не знаем, кем были для императора французов Гете и Виланд.
С этого момента я больше не рассматриваю казус Гете. Гете был приверженцем Наполеона. И он недвусмысленно давал понять это общественности, хотя и не слишком стремился фигурировать на переднем плане. Скажем так: Наполеон был благодарен Гете за приверженность, будем считать этот вопрос решенным, и оставим эту тему в покое. За что Наполеон Бонапарт должен был испытывать благодарность Кристофу Мартину Виланду?

Ну да, это старая история. В свое время Виланд предсказал диктатуру Наполеона, а английское правительство обвинило его в том, что он, интригуя в интересах ордена иллюминатов, сделал упомянутого генерала диктатором французской республики.
Судьбоносное предсказание было опубликовано в альманахе Neuer Teutscher Merkur в мартовском номере 1798 года под заголовком «Беседы с глазу на глаз, Вторая беседа». Некий немец по имени Виллибальд и некий француз по имени Эрибер рассуждают о том, что ни республика, ни монархия не смогут преодолеть трудности, с коими столкнулась Франция, и потому “необходимо избрать диктатора”. Оба собеседника считают, что этим диктатором может быть только Бонапарт (он в то время вел военную кампанию в Египте и как бы пропал без вести). Желательно, рассуждают собеседники, использовать огромные преимущества, которые “сулит единоличная власть такого героя по сравнению с молодой демократией, раздираемой партиями и фракциями”.
Как известно, через два года (9.11.1799) желание Виллибальда и Эрибера осуществилось. Наполеон стал первым консулом республики.
В номере 6570 английского издания The St. James’s Chronicle Or, British Evening-Post 28.1.1800 года на первой странице была напечатана направленная против Виланда редакционная статья под заголовком: «Предсказание касательно Наполеона». “Эти наблюдения, -- поясняет журнал, -- вышли из-под пера иностранного посланника”.
Иностранным посланником был Эрнст Людвиг Юлиус фон Ленте, отнюдь не случайный представитель Ганновера в Лондоне. Ганновер принадлежал Англии, его посланник тоже. Кроме него, там действовали такие люди, как Август Вильгельм Реберг и Эрнст Брандес, государственные деятели и обскуранты. Оба были друзьями Эдмунда Берка и оба отечески покровительствовали барону фом Штейн. Chronicle была газетой английского двора. […]
Цитирую статью Ленте:
“Моя убежденность в своей правоте, моя преданность благому делу, мое отвращение к анархии и мое предчувствие бесчисленных бед, коими с неизбежностью грозило бы заключение мирного договора между современными властителями Франции и некоторыми континентальными державами, находящимися теперь в состоянии войны, побудили меня опубликовать предсказание господина Виланда и сопроводить их моими комментариями”.
Честный Ленте очень точно цитирует статью Виланда 1798 года, а потом переходит к выяснению причин ее появления. Он ссылается на “два выдающихся произведения аббата Барруэля […] и господина Робисона”. Это сочинения об ордене иллюминатов. Ленте полагает, что иллюминаты, ”возможно”, поручили Виланду “представить французской нации своего героя в выгодном свете”.
Из того факта, что Виланд предсказал диктатуру Наполеона, господин фон Ленте заключает, что Виланд усадил Наполеона на его место. Я нахожу этот вывод неглупым. Человек может с уверенностью предсказывать лишь то, что сам решил осуществить.
История интересная, но для упомянутых в ней лиц отнюдь не безопасная. Веймар тогда еще состоял в союзе с Англией. Официальный донос главного союзника и спонсора (а это и был донос) сулил Виланду крупные неприятности. В конце девяностых упреки в близости к революции и иллюминатам перестали быть модной темой разговоров, как в восьмидесятых, а стали поводом для общеевропейской травли.
Виланд поместил опровержение в Neuer Teutscher Merkur (апрель 1800). Он писал, что он не иллюминат и не усаживал Наполеон на его должность. К сожалению, он наговорил еще и много другого. Это опровержение содержит столько пены фальшивых тонов, что из него ничего нельзя понять. Разве то, что совесть Виланда была нечиста.

Пора сделать одно отступление, которое только кажется таковым. В ходе наших рассуждений мы не раз упоминали об иллюминатах. Иллюминаты не столь известны, как они того заслуживают, и я доставлю себе удовольствие объяснить вам, кто они такие. Иллюминаты происходят от франкмасонов.
Франкмасоны – английское тайное общество начала XVIII века, поэтому ниже мы будем использовать английское слово масонство. Для масонских лож характерно некоторое вольномыслие и некоторое чудачество. Они носились со своими тайными знаниями и символами. Их больше заботил Храм Соломона, чем политика.
К концу века, когда идеи стали овладевать массами, в масонской среде образовались два оперативных ордена, по типу иезуитских. В них соблюдались ступенчатая иерархия и строгие правила послушания.
Одна из этих боевых лож, иллюминаты, стояла на стороне революции или просвещенного абсолютизма. Другая ложа, розенкрейцеры, стояла на стороне контрреволюции и сословной ипостаси абсолютизма. Они ставили себе разные идеологические цели: иллюминаты практиковали просвещение, розенкрейцеры практиковали католицизм, а также, как правило, ясновидение.
В спокойный начальный период масонского плюрализма работал принцип: тот, кто назвал себя масоном, тот и есть масон, и каждый, кто входит в одну ложу, имеет доступ во все. В результате к концу века, когда дело пошло всерьез, каждая неопасная ложа могла сделать вид, что она опасная, а каждая опасная сделать вид, что она не опасна. В частности, для представителей нелегальных лож возникла возможность завладеть легальными ложами. Нелегальные волки охотились на добычу в легальных овечьих шкурах, что не всегда позволяет верно судить об их деятельности: тогда – полиции, сейчас – ученым.
Существует франкмасонский интернационал, который проводит сбивающие с толку съезды. Есть ложи невидимые и ложи непонятные. Ложи суть прикрытия, но что они скрывают? С 1784 года курфюрст Баварии запрещает иллюминатов. Они тут же объявляют о своем роспуске. Один из ее членов, партнер Виланда Бёттигер, в 1800 году помещает в Neuer Teutscher Merkur следующее объявление. Дескать, он в свое время обговаривал это дело с великим магистром Боде, скончавшимся в 1793 году, и тот заверил его, что „начиная с 1789 года, больше нигде в Германии никто не помышлял об ордене иллюминатов, который самораспустился полностью и окончательно“
(курсив Бёттигера).
В 1785 году разыгрывается забавная история, когда герцоги Веймара и Готы, состоявшие в ложе иллюминатов, решают вовлечь в свою ложу прусского кронпринца Фридриха Вильгельма, но узнают, что тот уже давно и весьма успешно завербован розенкрейцерами.
В «Волшебной флейте» Шиканедера, очень хорошей пьесе того времени, выведены князь - иллюминат и княгиня из розенкрейцеров, враждующие между собой.
Калиостро, имевший степень у розенкрейцеров, выдавал себя за всемирного главу иллюминатов. Гете в пьесе «Великий Копта» ему не верит. Напротив, Дюма в «Калиостро» ему верит.
Случалось, что один и тот же город укрывал в своих стенах ложу иллюминатов и резиденцию розенкрейцеров. В Берлине Вёльнер и Бишоффвердер действовали в пользу розенкрейцеров, а Николаи, Гедике и Бистер – в пользу иллюминатов. Позже сложится ситуация, когда князь Карл Август фон Гарденберг займет высокую ступень у иллюминатов.
Напротив, о бароне фом Штейн следует сказать, что его ассистент Карл Вильгельм Коппе 16. 04. 1808 года соберет кенигсбергских розенкрейцеров в храме скооперированных лож Zum Totenkopf und Phönix (Череп и Феникс) и учредит из них Tugendbund (Союз в защиту добродетели). Его соратник Карл Юстус Грунер организует из этого Тугендбунда прусскую секретную разведывательную службу, дружественную Англии.
Герцогство Веймарское было сплошь пропитано идеями иллюминатов.
Главным делом ложи иллюминатов, как и всех левых организаций, была борьба против левого радикализма. Основатель ложи, знаток церковного права Адам Вайсхаупт из Регенсбурга дает своим соратникам следующее указание: “Если сочинитель в опубликованной книге проповедует идеи, пусть даже истинные, но пока еще не соответствующие нашему плану, ибо они высказаны преждевременно, следует привлечь такого сочинителя на нашу сторону -- или ославить его как невежду”.
Такой казус имел место, когда герцог Карл Август (иллюминат) в 1792 году получил донесение о том, что сказал Готфрид Гердер (иллюминат) после победы французов под Вальми. А Гердер высказался в том смысле, что французы имеют право “очистить свой старый королевский престол”. Герцог разразился проклятиями, так как был человеком вспыльчивым, но опомнился и поручил своему тайному советнику Фойгту (иллюминату) уладить дело с Гердером. Дело было благополучно улажено, когда иллюминат Фойгт доложил иллюминату Карлу Августу, что иллюминат Гердер уже вымарал из своих сочинений возмутительное высказывание.
Меры против Иоганна Готлиба Фихте, чьи леворадикальные высказывания в так называемом споре об атеизме ставили в неприятное положение Иенский университет, тоже были приняты по доносу (берлинских) иллюминатов. Донос был озаглавлен “Послание отца сыну-студенту о фихтеанском и форбергианском атеизме”. Иллюминаты Карл Август, Фойгт и Гете мягко взывали к совести Фихте. Фихте не был иллюминатом. Он ничего не понял, и Веймарскому правительству пришлось отправить его в отставку.
Членство в ордене иллюминатов требовало строгой секретности. Формулировка этого высшего партийного принципа во вступительном обязательстве Гете звучит так:
“Я, нижеподписавшийся, клянусь честью и моим добрым именем, что не имею никаких скрытых умыслов. О вещах, доверенных мне господином придворным и юридическим советником Боде касательно моего приема в тайное общество, обязуюсь не раскрывать ничего, ни в малейшей мере и никоим образом: ни словом, ни знаком, ни взглядом и никак иначе”.
Он собственноручно написал это 11. 02. 1783 года.
Гете носил тайное имя Абарис. Многие орденские имена иллюминатов были греческими, ведь греческий – республиканский язык.
Обет молчания делает старания исследователя почти безнадежными. Поскольку иллюминаты принципиально не высказывали своих целей, цели иллюминатов неизвестны. И иллюминаты не имели права знать цели иллюминатов, за исключением крошечной верхушки их уполномоченных руководителей.
Никто не оспаривает, что иллюминаты боролись за устранение предрассудков и дворянских привилегий. Их готовность бороться с князьями зависела от осуществимости намерения. Там, где получалось, они это делали, там, где не получались, не делали. Отказ от привилегий, о котором заявили французы (депутаты от второго сословия в Учредительном собрании 1789 года), звучит как девиз иллюминатов; я отнюдь не исключаю, что именно таковым он и был. Шиллер в «Письмах о Дон Карлосе» заявляет, что он “ни иллюминат, ни масон”’, но цель человеческого общества “должна быть очень близкой той цели, которую ставил себе маркиз Поза“. Мы тоже так думаем, но считаем иллюминатов не столь наивными.
Роман Дюма-отца «Калиостро» начинается сценой, где иллюминаты всех стран, собравшиеся в разрушенном замке на горе Доннерсберг под Майнцем, решают устранить французскую монархию. Несмотря на то, что никогда не ошибающийся историк Дюма, схалтурил в том, что касается партийной принадлежности графа (см. выше), в этой сцене многое достоверно и близко к действительности.
А какую иную цель за пять лет до революции могло иметь тайное общество, как не революцию?
Утверждение господина фон Ленте, что во французской революции есть вина немецких иллюминатов, не так уж нелепо, как бы ни открещивались от этого Виланд и Бёттигер. Теория русской революции, в конечном счете, тоже зародилась в Германии.
Парижская ложа Philaletes (Филалет), имевшая свою явку в помещении Якобинского колледжа, весьма напоминает иллюминатов. Мы исходим из того, что эти объединения знали друг друга. Гроссмейстером всех левых лож, объединенных в ложу Le grand Orient de France (Великий Восток Франции), был герцог Орлеанский. Если можно о каком-то человеке сказать, что он был причиной французской революции, то им был герцог Орлеанский. Кстати, он и загребал английские субсидии, пока Питт верил, что самый лучший способ навредить Франции – это поддержать революцию. Из конюшни герцога вышли и Мирабо, и Дантон, и Талейран -- знаковые фигуры всех стадий революции, и, конечно, главные изменники в пользу Англии.
Французскую революцию совершила французская революция, но
нельзя отрицать, что это дело не обошлось без иллюминатов. Известно, например, о поездке в Париж в 1787 году депутации иллюминатов во главе с последователем Адама Вайсхаупта Иоганном Кристианом Боде, который тогда же открыл свое отделение в ложе Les Amis Reunis (Старые друзья).
О том, что немецкие иллюминаты действовали заодно с якобинцами, свидетельствует ход событий. 21. 10. 1792 года в Майнц вошел генерал Кюстен, а на следующий день майнцские иллюминаты Форстер, Ведекинд, Блау и Умпфенбах учредили революционный клуб.
Причастны ли немецкие иллюминаты к плану назначить Наполеона первым консулом? Этого я не знаю, но не хочу и бездоказательно возражать английской придворной газете St. James Chronicle. Допустим, Наполеона сделал Фуше: в 1797 году он примкнул к тайной полиции Директории. А прогноз Виланда, как мы помним, был сделан в 1798 году.
Если подумать, Фуше мог бы рассказать Виланду о замысле этого назначения.

Давайте вернемся к нашему повествованию. Был ли Виланд иллюминатом? Виланд говорит, что не был, и я не знаю ни одного университетского специалиста, который бы не согласился с ним в этом пункте. Впрочем, поименный список веймарских иллюминатов известен из архива Боде […]. В нем Виланд не упомянут.
И у Германна Шюттера в публикации «Члены ордена иллюминатов» Виланд отсутствует. А Бёттигер, конечно, присутствует. Понятно, что в этих списках отсутствуют многие, и не только большинство низших ступеней посвящения. Тот, кто упомянут в этих списках, наверняка иллюминат. Тот, кто в них не упомянут, может не быть иллюминатом, но может и быть.
Наперекор всем университетским исследователям и архивам я полагаю, что Виланд был иллюминатом.
Но сам Виланд это решительно отрицает.
В сочинении «Мое заявление о статье, напечатанной в St.James Chronicle от 25 января 1800 года» (Neuer Teutscher Merkur, апрель 1800), он пишет:
“Я никогда не был ни иллюминатом, ни членом какого-то иного тайного общества. Для меня это просто невозможно, это все равно, что жениться на партии”. Отпирается, как и положено доблестному мужчине.
Но, к сожалению, в том же заявлении он продолжает:
“Могу с уверенностью утверждать, что не знаком ни с одним иллюминатом и считаю существование в моем городе подобной секты или тайного общества в высшей степени невероятным”.
На самом деле, все его знакомые были иллюминатами, все до одного, и других у него не было. Вот эти знакомые:
Его герцог Карл Август. Его друг Иенс Иммануэль Баггсен, служивший принцу Фридриху Кристиану Аугустенбургскому --иллюминату высокого ранга. Его коллега Гете. Его коллега Гердер, очень ему близкий. Его редакционный секретарь, а позже единственный редактор Бёттигер. Его зять, философ Карл Леонард Рейнгольд.
Ученый двор герцогини-матери Анны Амалии был сплошь иллюминатским, даже более, чем двор герцога. В него входили шестеро: Виланд, Бёттигер, Гердер, Кнебель, Боде и Иоганн Август Лудекус, секретарь Анны Амалии. Неужто Виланд был единственным исключением?
Даже тот человек, который продал ему свое имение Османштедт, был иллюминатом, Его имя – Август Дитрих граф Маршалл.
Мы уличаем Виланда во лжи, что не слишком нас удивляет. Виланд вообще любил приврать. А в этом деле, где речь шла о жизни и смерти, он лгал без малейшего стеснения. Единственным не-иллюминатом, с которым общался Виланд, был его английский переводчик Генри Крабб Робинсон, романтик и английский агент. Позже в Гамбурге он входил в шпионскую группу под началом генерала Гебхарда Лебрехта Блюхера.
Иллюминаты скрывали не только свои мнения, они скрывали, прежде всего, факт своего существования. Поразительно, сколько специалистов принимают заявление Виланда, сделанное в целях самозащиты, за чистую монету. Во всяком случае, тот факт, что он открещивается от членства, не доказывает его непричастности к ордену.
А что говорит о его причастности? Многое. И этого более, чем достаточно. Назову по порядку шесть моментов.

1. Фритц Мартини, к своему огорчению, нашел список книг, чтение каковых был обязательным для иллюминатов. В этом списке большое место, самое большое из всех тогдашних сочинений, занимают крупные романы Виланда: «Агафон», «Абдериты» и «Золотое зеркало».
2. Виланд несколько раз высказывается за насильственное удаление французских Бурбонов. Он пишет об этом не только в частном письме к своему зятю – иллюминату Рейнгольду, но и уже в статье «Тайна космополитов» (Teutscher Merkur, август и ноябрь 1788), где довольно невнятно идет речь об иллюминатах. О некоторых вещах он говорит неопределенно, неясно и обиняком и только по одному вопросу высказывается решительно: если следующие представители французов (депутаты Конвента) положат пределы произволу своих королей, “такую партию следует поддержать всеми силами”.
Из подобных откровений следует, что Виланд был иллюминатом, и что иллюминаты, конечно, не везде требовали цареубийства, но и не везде его исключали.
3. Донос Ленте в английской придворной газете -- информация на дипломатическом уровне, а в те времена ничего не говорилось впустую. Это вам не нынешнее ЦРУ, которое обрушивает на нелюбимых политиков высосанные из пальца обвинения.
4. Реакция Виланда на донос Ленте, слишком многословная и нервозная для человека его масштаба, лишний раз доказывает, что донос не был выдумкой. Можно припомнить еще нарочито подстрекательскую новеллу (NTM, октябрь 1793), где описан отвратительный француз -- иллюминат и, несомненно, эмиссар некого Club de la Propagande (Клуб пропаганды). Он хочет соблазнить Виланда “тугим кошельком”, но встречает гордый отказ честного человека. Неуклюжесть этой агитки можно объяснить только тем, что автор ее хочет отмыться от подозрений со стороны, например, ордена Космополитов.
5. Иллюминаты в силу необходимости отрицали всякую связь с якобинцами. Их друзья поддерживали их в этом […]. Таким образом, мы оказываемся в положении, когда все сведения об этой связи приходится получать от врагов иллюминатов.
6. Этих врагов трое, все равно подкованы и равно важны. Двое
принадлежат к научной агентуре господина фон Ленте:
французский эмигрант аббат Августин Баррюэль и математик и
натурфилософ из Эдинбурга профессор Джон Робисон,.
Третий в этой компании – профессор Леопольд Алоизий
Хофманн из Вены.
Аббат Баррюэль – человек весьма сведущий. Я не говорю, что верю каждому его слову, но предпочел бы иметь такого свидетеля на своей стороне, а не на стороне моего оппонента.
В «Истории якобинства» во французском издании 1818 года на странице 389 он замечает: “Бёттигер пишет англичанам, что он не является иллюминатом, но в Германии интересуются, чем он занимался в веймарских Ложах Минервы и почему это он с таким старанием работал на посвященного Виланда. Уверяю вас, в устах Баррюэля определение l’ Adepte Wieland дорогого стоит. Не меньше, чем в устах руководящих кадров иллюминатов.
Со времени революции веймарские иллюминаты должны были помалкивать и действовать нелегально. Но после вторжения Наполеона снова возникла потребность показать себя.
В 1808 году повторно учреждается ложа Анна Амалия, учрежденная уже однажды, в 1764 году, и притихшая в угоду иллюминатам. Виланд вступает в нее в 1809 году. Причем здесь новая ложа Анна Амалия?
Вот перед нами письмо тайного советника Фойгта об одной встрече узкого круга 23. 06. 1809 года.
„Мы отпраздновали наш Иванов день серьезно и достойно, но все же весело. И мертвые должны жить, а именно наш дорогой старый Боде. Рейнгольд произнес очень содержательную речь, дабы амальгамировать святость праздника учреждением ложи. Его старый тесть и герой Г. был весьма доволен, Прекрасная была встреча“’.
Иванов день – масонский ритуал, не иллюминатский, Но иллюминат Фойгт сообщает иллюминату Бёттигеру об учреждении ложи в память иллюмината Боде, скончавшегося шестнадцать лет назад. Речь произносит иллюминат Рейнгольд, и ею „весьма доволен“ иллюминат Гете. Старый тесть Рейнгольда – Виланд. И кто теперь посмеет встать и возражать мне, если я утверждаю, что Виланд – иллюминат?

Возможно, St. James Chronicle права не во всем. Но правдой остается то, что Виланд предсказал приход Наполеона к власти, и его предсказание сбылось. Он предсказал это, будучи иллюминатом и состоя в контакте с французскими ложами, а шаг от тайного союза к тайной службе исчезающее мал, что мы имели возможность показать на примере кенигсбергских розенкрейцеров. За такую услугу император Наполеон I вполне мог удостоить медали иллюмината Виланда.
Вспомним об одолжениях, которые сумел сделать Наполеону иллюминат Дальберг, и о взаимной любезности Наполеона. Виланд неоднократно выступал за Наполеона в обеих своих ипостасях: как писатель и как журналист. И романтики вцеплялись в него, как питбули, мертвой хваткой. Но пример журнала Teutscher Merkur, растерзанного журналом Atheneum, вполне можно истолковать как войну английской тайной службы с французской.
Я считаю, что немецкие классики были тесно связаны с французской контрразведкой.
Я намеревался этим длинным окольным путем провести вас в тот прусский мир, где поэтами руководили офицеры, и где государственные службы отвечали своей подписью за образ жизни и образ мыслей романтической школы.
Деньги, выплаченные министерством полиции революционной Франции немецким просветителям, классикам, иллюминатам, шпионам и прочим пособникам до сих пор не найдены […],
Мы лучше осведомлены о тех деньгах, которыми затопил континент Джордж Каннинг, министр иностранных дел Англии. Он действовал через координатора контрразведки во Франции Вильяма Викхема. Русские деньги тоже поступали из касс Британии. Обычно их через таможню доставлял прусской фронде русский посланник князь Христофор Андреевич Ливен,
В 1794 году Викхем заплатил 94 000 фунтов французским роялистам. (См: Михаэль Вагнер. «Англия и французская контрреволюция»). В 1796 году Викхем организовал и выкормил пятую колонну во Франции -- Institut philanthropique (Филантропический институт). Hемецким аналогом был созданный англичанами через Штейна в 1808 году Tugendbund -- пятая колонна в Пруссии. […]
Очень скоро, 31.12.1809 года Tugendbund был распущен как направленный против короля и направляемый из-за границы. Но он продолжил свое существование не только в известных германофильских кружках и романтических мятежных комитетах, но, прежде всего в прусском шпионаже, который в 1810 году был поручен Карлу Юстусу Грунеру. Секретная служба Грунера (как и секретная служба Фуше) отвечала как за внутреннюю, так и за внешнюю и военную разведку. В его компетенцию входили и уголовные дела, и культурные вопросы. Под начало Грунера перешел почти весь личный состав Tugendbund’а. Он тоже работал на английскую разведку Foreign Office. По сей день снова и снова случается, что вся секретная служба переходит на сторону врага. Со службой Грунера это произошло в 1812 году. Грунер, бежавший из Берлина в Прагу, захватил всю службу с собой.
С того момента, как Фридрих Вильгельм III возобновляет союз с Францией, то есть с 24. 02. 1812 года, барон фом Штейн посылает деньги из России Грунеру на содержание его банд. В 1812 году Грунер пишет Штейну, что теперь он „накопил примерно 5 000 дукатов’“ (Август Фурнье). После Грунера его пост занял верный королю тайный государственный советник Эрнст Готфрид фон Бюлов. По его заданию придворный советник Янке в 1812 году едет в Прагу и арестует Грунера. „При нем найдены четыре тысячи дукатов золотом и 1000 дукатов серебром“. (См. диссертацию Эриха Янке, 1902).
Август Фурнье («Штейн и Грунер в Австрии», 1888) подводит итог: „Во время своего пребывания в Праге Грунер получил от русского правительства единовременно 5000 талеров, затем 1394 дуката и позже еще 4000 дукатов“. У Отто В. Джонстона можно прочесть: „50 000 (!) рейхсталеров, 1394 дуката и несколько фунтов стерлингов“. Я просто цитирую источники. Суммы мне глубоко безразличны. По крайней мере, указание на 1394 дуката в обоих источниках совпадает. Пустячок, но приятно.
„Эта страна уже однажды оплатила расходы на европейскую реставрацию, -- пишет Карл Маркс в Neue Rheinische Zeitung от 1.01. 1849. […] – Похоже, Англии – та скала, о которую разбиваются революционные волны“.

Как сказано выше, за последние два столетия всего три исследователя рассматривали немецкий романтизм как литературное выражение желаний британской Secret Service.
-- Фанатичный Рейнгольд Штейг. Он был настолько ярым пангерманистом, что коллеги упоминали о нем только с эпитетами „спорный“ или „сомнительный“. Он был настолько согласен с реакционной реальностью, что не нашел ничего лучшего, чем взорваться вместе с ней. Штейг формулирует свое кредо так: „В этой книге («Берлинские сражения Генриха Клейста») речь идет о возвышении, сражениях и поражениях старо-берлинского романтизма. Перед нашим взором возникает сплоченный союз мужей, движимых единым порывом… Они сражаются против старого берлинского Просвещения, которое поддалось и продалось ново-французским идеям… Для этих мужей война с Наполеоном – дело всей нации… В политике они противники Гарденберга“.
-- Занудный и дотошный Август Фурнье, чье понимание истории исчерпывается бесконечным цитированием юридических документов. Патриотизм ему так же безразличен, как и поэзия; он верит, что занимается только фактами. Он говорит все, что думает, и рассказывает все, что знает.
-- Коперниканский Отто В. Джонстон, совершивший в материалистическом литературоведении третий прыжок после Гегеля и Лукача. Он выражается так: „‘В период между 1807 и 1813/1814 годами фракция прусского государственного руководства, финансово поддержанная Великобританией, продвигала мифо-политическую структуру, разукрашенную и промульгированную писателями… Политически активные писатели в оккупированной Пруссии способствовали формированию прямо-таки подрывного образа мыслей, требуя от прусского подданного дистанцироваться как от официальной мирной политики короля, так и от наивно-восторженного или индифферентного отношения к Франции’.
Джонстон не стал бы противоречить Штейгу, и Штейг не стал бы противоречить Джонстону.
Промульгированный означает провозглашенный.
Каждый из этих трех историков был отторгнут наукой, которой они служили. Наука либо оклеветала, либо замолчала, либо не заметила их. Филологическая братия слишком высокомерна и слишком труслива, чтобы признать, что искусство, призванное служить опорой самоощущению нации, могло брать политические деньги как у собственного правительства, так и у иностранного.
Германистика не желает ничего слышать ни о шпионаже, ни о наркотиках. Она осторожно обходит признания писателей в употреблении опиума («Гимны к Ночи», «Эликсиры Сатаны»), делая вид, что данный писатель никогда его не глотал. И признания в шпионаже она обходит, делая вид, что тот или иной писатель никогда не был шпионом.
Я попытаюсь на одном единственном примере доказать нечто более правильное.
Иенский университет, принадлежавший английской службе, в 1817 году присвоил докторскую степень агенту Secret Service Фридриху Людвигу Яну, хотя тот не представил диссертации […].
Университет города Халле, принадлежавший французской службе, уже в 1810 году присвоил докторскую степень противнику Яна, берлинскому писателю Саулу Ашеру, хотя тот не представил докторской диссертации. Какая прелестная симметрия. Две великие державы, два доктора наук, и ни одной диссертации.

Если вы полагаете, что я преувеличиваю значение масонов как соратников в мировом бизнесе, примите во внимание, что Эдмунд Берк с его Новалисом – на моей стороне.
„Многие страны Европы, -- говорит Берк в своих «Размышлениях», -- открыто поднимают мятеж. Во многих странах слышен подземный шум; время от времени мы ощущаем колебания почвы, это предвестие общего землетрясения в политическом мире. В различных землях возникают союзы и связи самого странного толка’“. Берк опасается подрывной работы иллюминатов. В одном из примечаний он подтверждает это описание своей мрачной картины.
Новалис (в «Христианстве») уповает на розенкрейцеров. Он сожалеет об исчезнувших иезуитах, но продолжает: „Ныне он спит, этот ужасный орден. Возможно, для того, чтобы некогда снова, пусть под другим именем обрести власть над своей старой родиной“. Я, однако же, допускаю, что под другим именем иезуитов можно понимать не только розенкрейцеров, но и романтизм. Точнее говоря, я полагаю, что Новалис имел в виду и то, и другое. Если поэт вообще додумал до конца свою мысль и в какой-то степени знал, что говорит, он, вероятно, хотел сказать, что розенкрейцеры – это политическая рука романтизма […].
Прусская Große National Mutterloge (Великая Материнская Ложа) сбрасывает последнюю маску принадлежности к масонскому интернационалу и в 1810 году отделяется от всех профранцузских лож.
Шарнхорст и Блюхер – розенкрейцеры.
Кристиан Готфрид Кёрнер – розенкрейцер.
Кёрнер и Боде, как рассказывает Ганс-Юрген Шингс, сражались за бессмертную душу Шиллера, которую они дергали между классикой и романтизмом, то туда, то сюда.
То, что шпионы Франции в Германии вербовались из иллюминатов, можно считать вероятным. Это не доказано. То, что шпионы Англии рекрутировались из человеческого запаса розенкрейцеров, доказано и не вызывает сомнений.
Цель английской разведки состояла в том, чтобы заманить Пруссию в анти-бонапартистский альянс. Или вынудить ее вступить в этот альянс. Лучшим средством для достижения цели было свержение Фридриха Вильгельма III.
Представителем Foreign Office в России был посланник Чарльз Уитворт . Уитворту и придворным заговорщикам удалось свергнуть царя Павла I, удавив его набрюшником. Сын Павла, Александр, занявший трон, был послушен Англии.
Foreign Office неоднократно повторяла попытку заговора в отношении Фридриха Вильгельма III – каждый раз тогда, когда король пытался избежать войны с Францией. Главным заговорщиком каждый раз выступал барон фом Штейн.
В 1806 году, находясь еще в Берлине, Штейн подсылал к королю принца Луи Фердинанда, в сопровождении Шарнхорста. Принц Вильгельм играл ту роль, которую должны играть братья монарха, то есть претендента и преемника. Они открыто выступили против короля, а он отправил их восвояси.
В 1809 году Штейн интригует уже из Брюнна. Он вынудил Гнейзенау, чей штаб находился в Кёнигсберге, подать в отставку. Речь шла об идее дикого союза с Австрией путем привлечения людей типа Шилля. В этом участвовал Блюхер и, естественно, принц Вильгельм. Победа Наполеона под Ваграмом покончила с этой идеей.
Заговором 1812 года Штейн руководил из Петербурга. Грунер покинул Фридриха Вильгельма III, прихватив с собой всю тайную службу; вместе со Шарнхорстом и Гнейзенау короля покинул и генеральный штаб. Все они перешли в подчинение „кабинетам Сент-Джеймса и Санкт-Петербурга“. После сдачи Москвы их старания утратили смысл.

Из-за этих попыток переворота следствие 1820 года по делу демагогов „будь то Арндт, Шлейермахер, Реймер или Ян“ (Джонстон) выдвинуло обвинение не в возбуждении общественного недовольства, но в государственной измене. Прусская юстиция тогда еще соблюдала правила и была в состоянии различать профессиональные термины.
Фридрих Вильгельм трижды оказывался в смертельной опасности и трижды избежал смерти.
Мы не замалчиваем тот факт, что во всех этих конфликтах, особенно в последнем, прусское правительство попадало в очень трудное положение. Ему приходилось вести официальную политику -- на случай мирового господства Наполеона, и изменническую политику чрезвычайного положения -- на случай его поражения. Правительство сослало куда подальше врагов Наполеона, но осторожности ради сохранило их адреса. И когда эти генералы понадобились для борьбы с корсиканцем, оно нашло их в России. Оно арестовало Грунера, а вскоре после этого назначило его советником губернатора в Берге.
Штейн и Грунер должны были выполнить еще одно задание главы английской секретной службы Каннинга -- спровоцировать местные мятежи, особенно в Северной Германии, чтобы подать повод для появления английских десантных отрядов на немецком побережье. Как раз для этого были предназначены 1304 дуката, которые Грунер хранил, как стало известно, в Праге под бельем.
Кроме денег, у Грунера при аресте был обнаружен список террористов, во многом совпадавший со списком агентов его бывшей прусской разведки. Этот список во многом совпадает со списком членов Tugendbund’а (Грунер никогда с ним не расставался), а список Tugendbund’а -- со списком кёнигсбергских розенкрейцеров.
Более слабым, признаю это, средством досадить французскому императору было провоцирование сословной и народной анти-бонапартистской травли. Этим занимался романтизм.
Янке обнаружил у Грунера деньги, предназначенные для оплаты главарей разбойничьих банд. И ничего из тех денег, которые текли в литературу. Однако, благодаря Штейгу и Джонстону можно восстановить эти недоказанные связи, по крайней мере, частично.
Разумеется, еще Гейне (в «Романтической школе») говорит, что романтизм состоит из людей Штейна. Тому, кто разбирается в сути дела, достаточно одной фразы. Но в литературоведении часто задают тон вовсе не те, кто разбирается в сути дела.
Вот эта фраза.
„Романтическая школа шла тогда рука об руку со стремлением правительства и тайных обществ. Господин Ф.В. Шлегель интриговал против Расина с той же целью, с какой министр Штейн интриговал против Наполеона“.
Пещерный вой, который мы слышим у Фихте и Яна, Клейста и Адама Мюллера, Арндта и Кёрнера, пишет Джонстон, подхвачен у историка Вандеи Альфонса Бошана. Лично я считаю Бошана человеком серьезным и умеренным и не нашел у него ничего такого. Может быть, я не понял Джонстона, и он имеет в виду только документы, которые Бошан опубликовал в виде приложения к своему труду. Но не подлежит сомнению, что и вандейский патриотизм, и пангерманский патриотизм были сформулированы и экспортированы Англией.
Штейн был платежным пунктом. Он распоряжался деньгами английского правительства, суммами, предназначенными для Грунера, но и для литературы и пропаганды. У него были деньги для Фихте, для Шлейермахера, для Арндта. Штейн – Арндту: „Если нам хватит наших фондов, мы отдадим вашу книжку в печать“.
О том, как получить деньги, с Каннингом договаривался лично майор Людвиг фон Клейст, кузен Генриха, с которым поэт был в хороших отношениях. Он просит у министра пятьдесят тысяч фунтов и получает худо-бедно двадцать.
Теперь я рискну вернуться к Клейсту, к его жизни и ее печальному финалу. Гибель Клейста имеет прямое отношение к деньгам: к тем, которые он получал, и тем, которые он надеялся получить и не получил.
Генрих фон Клейст, прусский лейтенант и бедный студент-недоучка, вроде бы бесцельно бродит по свету и при этом слишком часто обращает на себя внимание как шпион. В 1807 году он отправляется в Берлин, где его тут же арестуют и интернируют во Францию.
Еще в том же году он попадает в Дрезден, и здесь ему, наконец, везет. Вместе со своим другом Адамом Мюллером он учреждает журнал Phöbus (Фебус).
Но и в политически усмиренной Саксонии назревает отечественная революция. Прежде всего, художники, например, приятель Тика Рунге
(к тому времени он уже уехал) или Карус, не могут оставить мир в покое.
Каспар Давид Фридрих был, как я считаю, резидентом. В его мастерской, где собирались члены союза, Клейст читает отрывки из поэмы «Битва Германна». Он сочиняет прокламацию «Германия – своим детям». Он встречается с Фридрихом Шлегелем и Людвигом Тиком, встречается на заседаниях с Кёрнером и его маленьким Теодором; сюда же заглядывает Фихте, когда находит время между речами к немецкой нации. Время от времени здесь появляется Гентц с деньгами из Вены и оплачивает все.
Ложкой дегтя в этом меду оказалась неудачная премьера комедии Клейста «Разбитый кувшин». Веймар расположен слишком близко к Дрездену, чтобы позволить Клейсту думать, будто публика знает его достаточно плохо, и пьеса может избежать провала. (Я думаю, что не постановка и не пьеса оттолкнула зрителя, а сам автор).
Но только в 1809 году, когда он пытается в качестве солдата и певца присоединиться к австрийской войне с Наполеоном, начинается окончательное падение его небогатого взлетами существования, Австрия терпит поражение под Ваграмом.
Он снова бежит в Берлин, где на него обрушиваются результаты провалившегося государственного переворота. Гарденберг вдруг становится канцлером, генералитет дезертировал. Вскоре умирает королева Луиза. Остается только Грунер. С 1809 года Грунер занимает пост начальника полиции и, прежде всего, главного цензора, С 1810 года он становится шефом тайной службы. Грунер знает и понимает Клейста, тот может ему пригодиться. В октябре 1810 года он поручает ему вместе с Адамом Мюллером, Арнимом и Брентано основать газету Berliner Abendblätter (Берлинские вечерние новости). Он обещает финансировать журнал, что-то вроде Прусской хроники или даже Прусской придворной и национальной хроники. Более того, он обещает продвинуть это издание к читателю путем регулярной публикации придворных новостей.
Это обещание, которое должно привести к договору с Гарденбергом, Грунер не может выполнить. Он сам вызывает слишком сильные подозрения, чтобы открыто поддержать берлинский романтизм и тем самым подставить под удар себя. Уже в ноябре 1810 года, несмотря на всю симпатию к своему подопечному, он бросает его на произвол судьбы. В марте 1811 года Berliner Abendblätter закрываются из-за нехватки материала и читателей.
Одновременно, с 1810 по 1811 год, Клейст заканчивает трагедию «Принц Гомбургский», пьесу, где речь идет ни больше, ни меньше, как о путче 1809 года, правда, с желательным финалом в пользу фронды. Он приносит ее к своему издателю -- Реймеру. (Вопрос о том, стоит ли автору выбирать в издатели партийного друга, или лучше довериться чужому человеку любой политической окраски, остается открытым до сих пор). Реймер отделывается от Клейста однотомником «Повести». А что касается «Гомбурга», то в июле 1811 года Реймер решительно отказывается публиковать столь горячий материал.
Эти два роковых удара: банкротство газеты и отказ Реймера означали разорение Клейста. Клейст принимает вызов судьбы.
Что касается газеты: он требует от Гарденберга, от принца Вильгельма, даже от самого короля возмещения за не выданную субсидию. Он угрожает судебными процессами, он грозит им войной всей европейской прессы. Ведь Грунер рассказывал всем и каждому, что располагает одобрением Гарденберга. Я не утверждаю, что Гарденберг не знал об этом хвастовстве Грунера; но в данный момент он его не поддерживает. Он растаптывает Клейста. Он не желает его знать, он не помнит ни о каком согласии на издание газеты. Когда Клейст просит у него 20 луидоров, он просто-напросто не отвечает ему.
С «Принцем фон Гомбургом» Клейст не обращается к Фридриху Вильгельму III. Ведь в драме победоносный мятеж сословий против государя вынуждает последнего изменить свою европейскую политику. Намек настолько прозрачен, что Клейст не рискует подвергать короля такому шоку.
Но и прекрасно оформленная рукопись «Гомбурга», которую в 1811 году Клейст посвящает принцессе Марианне Вильгельм, не удостаивается вознаграждения. Принцесса Марианна Вильгельм -- старинная покровительница Клейста, которую он увековечил в этой драме в образе Натали. Но теперь она, против ожидания, не готова выступить во главе мятежа и раздобыть драматургу разрешение на публикацию.
Обе надежды разбиты. Остается последняя, третья. Он может снова вступить в армию. В сентябре 1811 года по просьбе Клейста Гнейзенау рекомендует его королю и просит о присвоении офицерского звания. Король отвечает по почте. Он пишет, что его радует такая „‘готовность служить“ и „если представится подходящий случай“, он, конечно, „подумает о Клейсте“.
Случай не представляется. Пруссия ведет переговоры о подписании союзного договора с Россией и с Францией. В октябре 1811 года выясняется, что она подпишет договор с Францией и ратифицирует его в феврале 1812 года. Клейст не собирается воевать за Наполеона против царя, и Фридрих Вильгельм, смеем предположить, также не собирался использовать его для этой цели.
Все самоубийства происходят по двум причинам: из-за любви, болезни и нехватки денег, и из-за того, куда катится мир.
10. 11. 1811 года Клейст кончает с собой. В прощальном письме он называет причину: “Альянс, который король заключает теперь с французами, отнюдь не удерживает меня в этой жизни“.