Ирина была красотка и золотая медалистка. Чернокосая, кареглазая, с осиной талией, что называется, всё при ней. С ней было хорошо готовиться к экзаменам: я жаворонок, она сова, я расталкиваю ее утром, она меня вечером. И конспекты у нее были самые лучшие, и память блестящая, и немецкий она знала не хуже Алика Карельского. Носила красное пальто с черной меховой опушкой на пелеринке, пользовалась неизменным успехом у ребят не только с нашего, но и со старших курсов, и любила назначать им свидания: одному на первом этаже галереи, другому – на втором. Одновременно. А мы всей группой наблюдаем, как они там томятся в ожидании. Её проблема заключалась в трудности выбора. Она, даже выходя с факультета после занятий, не всегда знала, в какую сторону идти. Мне это было непонятно. Я, как и полагается рабочей лошадке с шорами на глазах, знала только свой круговой маршрут: дом, метро, факультет, читалка, метро, дом. А Ирина могла зайти в холл гостиницы «Москва» и выпить чашку кофе. А могла и не зайти. Она каждый раз задумывалась, чего ей больше хочется. То ли ей нравится Вадим с философского, то ли болгарин Богомил с нашего факультета. Конечно, роковая страсть настигла и её. Однажды она обратила мое внимание на двух высоких парней в каких-то странных коротких пальто с капюшонами. Мы тогда еще не знали слова «анорак», но слово «куртка» было более-менее знакомо. Парни оказались иностранцами из Исландии. Вот один из этих исландцев, Арни Бергман, с первого взгляда разбил ей сердце. Воспитание у нее было такое, что речь могла идти только и единственно о законном браке. До сексуальной революции было еще далеко, а до КГБ и крупных неприятностей за связь с иностранцем даже из братских стран ох как близко. А уж исландский вариант... Она едва осталась жива от безнадежно взаимной любви. Но тут ее послали учиться в Германию, а пока она там продолжала сходить с ума, Тамарка (она всегда люто завидовала Ирине), подпоив наивного Арни (на дне рожденья у Борьки Абакумова, прямо на моих глазах!), коварно уложила его в нокаут, то бишь, в постельку. Не к себе, у нее уже был иностранец, но к своей приятельнице Ленке, белокурой голубоглазой номенклатурной девочке из провинции. Когда Арни протрезвел, было уже поздно. Он женился на Ленке и увез ее в Исландию.
Ирина осталась на бобах, но просидела на них не так уж долго. Потому что встретила своего настоящего. Тоже иностранца и весьма преуспевающего писателя и культурного функционера. Она сказала мне еще на втором курсе:
-- Вот выйду замуж, будет у меня вилла, и на первом этаже просторная гостиная с креслами, роялем и торшером. Буду сидеть в кресле под приглушенным светом торшера, чтобы не видно было морщин.
Проходит несколько лет, меня посылают в командировку в Германию. Приезжаем мы с коллегой в Берлин, на Остбанхоф (Восточный вокзал), а немцы нас не встречают. Мы берем такси, шпарим в Панков, где полно едва видимых вилл, и на крылечке одной из них горит свет, и нас ожидает Ирина. Приветливо машет рукой, сбегает с крылечка, платит таксисту и приглашает нас в гостиную. В гостиной белый рояль, кресла и торшер. Какие морщины? Нам тогда было всего-то по тридцать шесть лет. Но свет все-таки приглушенный.
А к Ирине я с тех пор приезжала много-много раз. Она меня познакомила и с Хаксом, и с Мюллером, так что ей я обязана лучшими моими авторами. Бог даст, выберусь в Берлин и опять воспользуюсь ее гостеприимством. Правильно мама говорила: настоящих друзей заводишь только в юности.