Романтик – автор, чьи самые неудачные произведения в 70-х годах XX века навязывались читателям ГДР литераторами-ревизионистами в их нападках на социализм
Контрреволюция 1989 года была осуществлена как минимум двумя советскими тайными службами, а также подчиненными им силами в государственной службе безопасности ГДР. Внешне она была спровоцирована художниками. Эту контрреволюцию затеяли члены Академии искусств ГДР, Немецкого Театра в Берлине, театра «Берлинский Ансамбль», а также Государственного драмтеатра в Дрездене. Ни один рабочий, ни один крестьянин, ни один предприниматель не участвовал в уничтожении государства, где правила Социалистическая Единая Партия Германии, разве что большое число функционеров СЕПГ.
Естественно, многим бросилось в глаза, что однажды уже делалась попытка устроить очень похожую неприятность. В 1976 году лирический поэт Вольф Бирман добился того, что его выслали в ФРГ и лишили гражданства. День спустя Штефан Хермлин собрал двенадцать писателей, а через несколько дней Манфред Круг собрал группу актеров, и все они заявили протест против лишения Бирмана гражданства ГДР. Западно-германские радиостанции представили списки других сыновей и дочерей муз, присоединившихся к этому протесту. Тогда правительство ГДР еще не желало выходить в отставку и замяло это дело. В противном случае контрреволюция в ГДР произошла бы на тринадцать лет раньше.
События были преданы гласности и стали широко известными. Между тем, вряд ли кто-то знает, что и эта попытка затеять контрреволюцию силами творческой интеллигенции была не первой. Всего на полгода раньше, весной 1976 года, Франц Фюман прочел доклад в Академии художеств на секции Немецкого языка и литературы. Доклад был опубликован в третьем номере журнала Sinn und Form ( Форма и содержание ) под скромным заголовком: «Э.Т.А. Гофман». В нем шла речь об «Эликсирах Сатаны». Он начинался обращением: “Уважаемые друзья и враги!“
Что ж, нельзя сказать, что романтизм в ГДР до тех пор замалчивался или отвергался, как это было в случае с Францем Кафкой. Полные и неполные собрания сочинений поэтов-романтиков публиковались как бесспорное национальное наследие. На них обращали столько внимания, сколько они его привлекали. Намерение Фюмана заключалось не в том, чтобы защитить права романтизма. Он хотел, чтобы романтизм пришел к власти.
„Если бы проблема романтизма, -- пишет Фюман, -- была проблемой лично моего образования, я бы постеснялся об этом говорить, но речь идет о потребности многих, потребности, которой нельзя не заметить“. Не хочу невежливо перебивать господина оратора, но потребности, как известно экономистам, формируются.
По Гофману и Фюману, сформировать следовало избыток политического недовольства. „Гофман в своем монастырском романе, повествует о ночных кошмарах. Он показывает, что человек связан по рукам и ногам обстоятельствами, которые не он создал; ответственен за события, в которых не виноват; изнемогает под неподъемной тяжестью не своего груза“. Фюман заимствует у Гофмана его проповедь на тему: „Мир невыносим“. Мир Гофмана был таким, каким он был. Но виновато в этом не метафорическое извечное зло, а то, что Гофман пил и глотал опиум.
Я уже имел честь представить вам упомянутый роман Гофмана, так что избавлю вас от пространных речей Фюмана. Ясно, что он выступал за интронизацию романтизма.
Коллега Фюмана Петер Хакс считал своим долгом защитить общество, в котором жил, от этого намерения. В докладе о Фридрихе Шлегеле на секции Академии искусств 1. 06. 1976 он показал, что романтизм по своей сути, по форме и содержанию -- клятвопреступник.
На этом заседании Штефан Хермлин поддержал Франца Фюмана.
„Я не позволю внушать нам, что романтики, как здесь диктаторски утверждалось, все вместе, и каждый в отдельности, были плохими поэтами“, -- бушевал он. (С вашего позволения, я употреблю глагол бушевать). А что касается «Белокурого Экберта», то я уже имел честь представить вам эту сказку Тика, так что не стоит снова вдаваться в подробности. Процитирую лишь рекомендацию Хермлина: „Если кто-то вздумает меня убеждать, -- бушевал Хермлин, -- что «Белокурый Экберт», одно из величайших, по моему убеждению, произведений немецкой прозы, плохо написано, всякая дальнейшая дискуссия бесполезна. Я полагаю, что если бы Тик не написал ничего, кроме этих тридцати страниц «Белокурого Экберта», он тем самым поставил бы себя в ряд великих немецких поэтов…. Ничего подобного классика нам дала“.
Не прошло и трех лет, как Криста Вольф поддержала своих друзей Фюмана и Хермлина, написав повесть «Нигде»: Люхтерханд, 1979. В повести описано воображаемое свидание Генриха фон Клейста с Каролиной фон Гюндероде. Стиль повести радует нас некоторыми перлами.
„Тайный советник, а также господин Мертен, -- говорит в повести Клейст, -- расхваливают преимущества нового времени по сравнению со старым. Но я, Гюндероде, я и вы, полагаю, страдаем от несчастий нового“.
А еще Клейст говорит: „Порядок! Да. Нынче мир исповедует порядок. Но скажите мне: разве мир все еще прекрасен?“
И еще: „Не хватает только, чтобы кто-то сказал: прогресс“.
Клейста в повести Кристы Вольф волнует один кардинальный вопрос: „Я не могу разделить мир на хороший и дурной, на здоровый и больной, на две ветви разума.“ Нечто похожее уже провозглашал Хермлин: „Нынче снова, как прежде, в который раз повторяется попытка раскапывать в литературе два основных направления“. И Вольф, и Хермлин подхватывают идею Фюмана. Идея Фюмана – достижение „этически-социального всемирного плюрализма“.
„Из наследия, -- гласит спорный тезис Фюмана, -- невозможно вычленить отдельную правомерную линию, как невозможно препарировать единую систему из двух нервных систем живого организма“.
Хитрое словечко плюрализм имеет точный немецкий смысл, оно означает единовластное господство дурной стороны.
Дебаты, затеянные Фюманом, не привели к очевидным официальным мерам и результатам. Они спровоцировали нечто худшее, чем просто бунт. Вузы и СМИ (а в ГДР это означало: правительство) покорно поплелись за Фюманом на войну с классикой. Новый подход к романтизму стал обязательным для каждого. В 1982 году ни один главный городской театр не сыграл ни одной пьесы Гете; юбилей Гете отметил один-единственный частный театр. В год следующего юбилея (1999) Веймар превратился в обезьянник, и из его театра исчез не только Гете, но и сама ГДР.
Георг Лукач предсказывал: „В империалистическую эпоху мы переживем новое мировоззренческое и политическое возрождение романтизма“ («Прогресс и реакция в немецкой литературе», 1947).