Все ластилась к нему она
И бородой играла.
Небес ирландскизх синева
В ее глазах сияла.
И нежный взгляд, и бровь дугой,
Цыганский очерк губ, --
Все говорило: «Людвиг мой,
Лишь ты один мне люб!»
Но зазвенели стекла вдруг
И шум толпы донесся.
«О, что за шум там, милый друг?» --
«Судьба грозит, Долорес.
Судьба расправою грозит,
Швыряется камнями,
Бранится, злобствует, вопит,
Что верх возьмет над нами.
Страсть больше не терзает нас:
Ты холодна, я стар.
Мы счастливы с тобой сейчас,
Но это редкий дар.
Связать сумеет в миг один
(Мы знаем это оба)
Лишь стариков и балерин
Любовь высокой пробы». –
«А кто же окна начал бить?
Все окна перебиты.» --
«Ах, демократы, может быть,
А может, иезуиты.
А что до нас с тобой, мой свет,
Они сошлись во мненье,
И черный цвет, и красный цвет
Слились в остервененье.
А сами любят, как скоты,
Немытых баб утюжат
Или паршивые зады
Дурных церковных служек.
Будь то искусство или князь,
Они кричат: Долой!
Завидует вся эта мразь
Смертельно нам с тобой». –
«О Людвиг, обними меня!»
Они сидели без огня.
Объятье долго длилось.
Глаза – в глаза, рука – в руке.
И у Долорес по щеке
Его слеза катилась.
Народ Баварии смог прервать
Объятье злобным смехом.
И это все, что можно назвать
Революционным успехом.